Неточные совпадения
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых принимала перед обедом
в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или
сидела, вся бледная и холодная, над Псалтырем.
Но
в этот вечер они смотрели на него с вожделением, как смотрят любители вкусно поесть на редкое блюдо. Они слушали его рассказ с таким безмолвным напряжением внимания, точно он столичный профессор, который читает лекцию
в глухом провинциальном городе обывателям, давно стосковавшимся о необыкновенном.
В комнате было тесно, немножко жарко,
в полумраке сидели согнувшись покорные люди, и было очень хорошо сознавать, что вчерашний день — уже история.
Эвелина
сидела в тени от абажура, и только ее глаза, большие и потемневшие, выделялись
в полумраке.
Темная синева московского неба, истыканная серебряными звездами, бледнеет, роса засеребрится по сереющей
в полумраке травке, потом поползет редкий седой туман и спокойно поднимается к небу, то ласкаясь на прощанье к дремлющим березкам, то расчесывая свою редкую бороду о колючие полы сосен;
в стороне отчетисто и звучно застучат зубами лошади, чешущиеся по законам взаимного вспоможения; гудя пройдет тяжелым шагом убежавший бык, а люди без будущего всё
сидят.
Ромашов отворил дверь.
В лампе давно уже вышел весь керосин, и теперь она, потрескивая, догорала последними чадными вспышками. На кровати
сидела неподвижная женская фигура, неясно выделяясь
в тяжелом вздрагивающем
полумраке.
И вот Артамонов, одетый
в чужое платье, обтянутый им, боясь пошевелиться, сконфуженно
сидит, как во сне, у стола, среди тёплой комнаты,
в сухом, приятном
полумраке; шумит никелированный самовар, чай разливает высокая, тонкая женщина,
в чалме рыжеватых волос,
в тёмном, широком платье. На её бледном лице хорошо светятся серые глаза; мягким голосом она очень просто и покорно, не жалуясь, рассказала о недавней смерти мужа, о том, что хочет продать усадьбу и, переехав
в город, открыть там прогимназию.
Я вошел
в комнату Пасынкова. Он не лежал, а
сидел на своей постели, наклонясь всем туловищем вперед, тихо разводил руками, улыбался и говорил, все говорил голосом беззвучным и слабым, как шелест тростника. Глаза его блуждали. Печальный свет ночника, поставленного на полу и загороженного книгою, лежал недвижным пятном на потолке; лицо Пасынкова казалось еще бледнее
в полумраке.
Кирилов остался один. Роскошь гостиной, приятный
полумрак и само его присутствие
в чужом, незнакомом доме, имевшее характер приключения, по-видимому, не трогали его. Он
сидел в кресле и разглядывал свои обожженные карболкой руки. Только мельком увидел он ярко-красный абажур, футляр от виолончели, да, покосившись
в ту сторону, где тикали часы, он заметил чучело волка, такого же солидного и сытого, как сам Абогин.
Варвара Васильевна высыпала
в жестяную кружку порошок и налила пиво. За решеткою темнела
в полумраке огромная лохматая фигура больного. Он
сидел сгорбившись и
в забытьи качал головою. Служители и сиделки толпились
в первой комнате, изредка слышался глухой вздох. Токарев, прислонясь к косяку коридорной двери, крепко стискивал зубы, потому что челюсти дрожали.
Варвара Васильевна лежала
в отдельной палате. На окне горел ночник, заставленный зеленою ширмочкою,
в комнате стоял зеленоватый
полумрак. Варвара Васильевна, бледная, с сдвинутыми бровями, лежала на спине и
в бреду что-то тихо говорила. Лицо было покрыто странными прыщами, они казались
в темноте большими и черными. У изголовья
сидела Темпераментова, истомленная двумя бессонными ночами. Доктор шепотом сказал...
Варвара Васильевна и Токарев подошли к решетке.
В полумраке сидел на полу огромный человек. Он
сидел сгорбившись, с свесившимися на лоб волосами, и раскачивал головою. Варвара Васильевна мягко сказала...
Зинаида Аркадьевна прощается и уходит.
В уголке,
в полумраке,
сидит наша старшая сестра.
На дворе стояли уже ранние зимние сумерки,
в моленной царил
полумрак и свет от лампад перед образами уже побеждал потухающий свет короткого зимнего дня. Мать Досифея
сидела на высоком стуле, со строгим выражением своего, точно отлитого из желтого воска лица и подернутыми дымкой грусти прекрасными глазами.